Наряду с изучением памяти о Второй мировой войне меня давно интересует обращение с «трудным прошлым» – войнами, геноцидами, массовыми убийствами – в более широком ракурсе. В частности, я посвятил несколько лет исследованию того, что происходит, когда опыт «преодоления прошлого» одной страны начинает восприниматься как образцовый в другой стране.
Толчком для этой работы послужили наблюдения в России. Меня всегда поражало, когда российские авторы представляют работу над нацистскими преступлениями в послевоенной Западной Германии как возможную модель для обращения с преступлениями сталинизма в постсоветской России. Чем более рьяно тот или иной автор выступает за такого рода сравнение, тем более смутным обычно является его представление о том, как этот процесс на практике проходил в ФРГ. В подобных дискуссиях из поля зрения чаще всего выпадают различия в историческом и социальном контексте как самих осуждаемых преступлений, так и более позднего обращения с ними. Долгое время вместо конструктивного присвоения тех или иных элементов опыта Германии такие разговоры заканчивались утверждением, что «у них получилось, а у нас все плохо».
Мне стали любопытны истоки подобной «памяти вне контекста» в постсоветских дискуссиях, и в 2007 году, живя на даче Альберта Эйнштейна в качестве первого лауреата Эйнштейновской стипендии, я посвятил их изучению исследовательский проект. По его итогам мне стало интересно посмотреть, как российский кейс вписывается в международную практику. Поэтому через четыре года, вернувшись в Эйнштейновский форум уже в качестве научного сотрудника, я организовал конференцию о «переводе покаяния» в разных национальных контекстах – от Японии до Руанды и от Турции до Камбоджи. Еще через несколько лет вышел сборник статей под моей редакцией, в котором вопрос о способах «перевода покаяния» обсуждается историками, социологами, антропологами, философами и политологами на примерах из Японии, Ливана, бывшей Югославии, Турции, Канады, Руанды, России и Аргентины.
В моей собственной статье в сборнике прослеживается история восхищения «германской моделью» среди советской и российской либеральной интеллигенции (сокращенный русский перевод опубликован в журнале «Новое литературное обозрение»). Однако по итогам сравнительного исследования я понял, что советский-российский случай представляет собой всего один из возможных типов присвоения опыта в области «преодоления прошлого». В типологии, предложенной во введении к сборнику, я назвал этот тип «foil»– «оттеняющий пример» или «контршаблон». Здесь отсылки к (плохо понимаемому) образцу в основном служат тому, чтобы подчеркнуть убогость опыта собственного общества, а заодно и привилегированную позицию говорящего, несущего свет во тьму. Помимо этого обнаружились и другие типы: чужой опыт как «отправная точка» для собственных поисков подходящей модели обращения со своим трудным прошлым, как «эталон» – источник универсальных правил, которым обязательно надо следовать, или как «маскирующее воспоминание», с помощью которого избегают работы над собственной травмой.
